Надо штурмовать Грозный
Война с чеченскими боевиками началась 12 декабря 1994 года. Российские войска в экстренном порядке начали стягивать в Моздоке. Никто из командного состава толком не знал, что нужно. Поэтому перегруппировка войск проходила в нервной и суетливой обстановке. Командиры до последнего были уверены, что «война» — всего лишь фарс, банальная акция устрашения боевиков.
А министр обороны Павел Грачев перед началом военной операции излучал оптимизм и произнес свою печально известную фразу, что Грозный под силу взять одному десантному полку за два часа… При этом сообщения разведки просто игнорировались.
А ведь она предупреждала, что боевики (порядка 10 тысяч человек) тщательно подготовились к обороне города, соорудив три кольца защиты, у них хорошее вооружение (тяжелая бронетехника, минометы, артиллерия).
Поэтому штурм точно не будет «развлекательной командировкой».
Штурмовать Грозный решили в новогоднюю ночь
Но Грачев поставил конкретную задачу. Вот что вспоминал подполковник Валерий Ярко: «…к празднику, к Новому году захватить и решить проблему с Чеченской республикой. То есть захватить Президентский дворец. Были выданы флаги и 31 декабря командующие были доставлены на свои боевые позиции».
Еще министр пообещал, что тот генерал, который первым водрузит флаг над Президентским дворцом, удостоится звания Героя России. Вряд ли Грачев тогда мог предположить, что эта инициатива сыграет на руку не его солдатам, а дудаевцам…
В атаку!
Наступление, порядка 15 тысяч солдат, разбили на четыре группы: «Север» (К.Пуликовский), «Северо-Восток» (Л.Рохлин), «Запад» (В.Петрук) и «Восток» (Н.Стаськов). Безалаберность и наплевательское отношение к операции сквозили буквально во всем.
Так, например, у командиров боевых подразделений в распоряжении были устаревшие карты города, на которых по этой причине отсутствовали целые районы. Соответственно, и часть улиц уже носили другие названия. Радиосвязь практически отсутствовала, поэтому о координированных взаимодействиях не могло быть речи. Подвело еще и качество боевой техники.
Генерал Лев Рохлин вспоминал: «Процент неисправной техники, прибывающей в Чечню, официально составлял 20. Но, к примеру, из Приволжского военного округа прибыло 36 процентов неисправных бронетранспортеров. А из 18 единиц 122-миллиметровых гаубиц, прибывших из этого же округа, неисправными были 12.
Из арсенала Уральского округа было прислано 18 самоходных орудий. Из них лишь 4 можно было использовать. 39 процентов бронетранспортеров, прибывших с Урала, тоже были неисправны».
Некоторые командиры, понимая самоубийственные перспективы новогоднего штурма, пытались его предотвратить. Но их усилия оказались тщетными — «верхи» требовали захватить город.
Командование было уверено, что боевики сложат оружие
Первой в Грозный вошла группа «Север». Командир 131-й майкопской бригады Иван Савин получил четкую задачу — закрепиться на перекрестке улицы Маяковского и Старопромысловского шоссе. Это необходимо было сделать любой ценой, чтобы обеспечить подход других частей.
Но из-за отсутствия точных карт солдаты заблудились и вместо перекрестка они увидели Президентский дворец… В штабе, когда узнали об этом, решили, что Грозный почти захвачен, поэтому приказали Савину обосноваться на железнодорожном вокзале, где уже расположился батальон 81-го самарского полка.
Без шансов
Вскоре выяснилось, что радость военного штаба была преждевременной. Майкопская бригада оказалась в окружении боевиков. Савин понял, что угодил в ловушку слишком поздно. Помочь ему было некому — другие части уже ввязались в кровопролитные бои с дудаевцами.
Атаки боевиков на вокзал шли всю ночь, но бригада Савина держалась. К утру, когда стало окончательно понятно, что помощь не придет, комбриг принял решение о контрнаступлении. Погрузив убитых и раненый солдат на два БМП, остатки майкопской бригады пошли на прорыв. Затея провалилась. Савин погиб, а солдат отбросили обратно в вокзал…
Помочь майкопской бригаде было некому
Точное число погибших солдат майкопской бригады не установлено. По одним данным из 446 человек погибло 85 (25 офицеров), по другим — от 142 до 167. Из 81-го полка слегло от 63 до 134.
Но неудачу потерпели не только они. Генерал Рохлин вспоминал: «Разгром был полный. Командование находилось в шоке. Его главной заботой стали, очевидно, поиски оправданий свершившегося.
Иначе трудно объяснить тот факт, что на связь со мной никто не выходил. С того момента я не получил ни одного приказа. Начальники словно воды в рот набрали.
Министр обороны как мне потом рассказывали, не выходил из своего вагона в Моздоке и беспросветно пил…»
Генерал Геннадий Трошев так охарактеризовал причины провала: «По мнению некоторых генералов, инициатива «праздничного» новогоднего штурма принадлежала людям из ближайшего окружения министра обороны, якобы возжелавшим приурочить взятие города ко дню рождения Павла Сергеевича Грачева (1 января). Не знаю, насколько велика здесь доля истины, но то, что операция действительно готовилась наспех, без реальной оценки сил и средств противника, — это факт. Даже название операции не успели придумать».
Операция «Возмездие»
По маршруту майкопской бригады направился 276-й уральский мотострелковый полк, относившийся к группе «Северо-восток». Солдаты шли по параллельным улицам Лермонтова и Первомайской и на каждом перекрестке зачищали от боевиков дома, оставляли блокпосты.
Несмотря на огромные потери, уральцы смогли вместе с бойцами группы «Запад» добраться до железнодорожного вокзала. А 8-й армейский корпус группировки «Север», которым командовал Рохлин, сумел захватить консервный завод и больницу.
До главной цели — Президентского дворца — оставалось совсем немного.
Грозный сумели взять лишь 19 января
Боевики оказывали ожесточенное сопротивление. Лишь 5 января войска группировки «Восток» сумели переправиться через Сунжу, которая делила город пополам. Российские солдаты удержали важные стратегические точки, включая мосты.
Групп «Север» и «Запад» тоже приближались к дворцу. Но вдруг… Российское командование объявило, что с дудаевцами достигнута договоренность о прекращении огня на 48 часов. За этот время необходимо было убрать тела погибших.
Командиры опешили. Вместо финального натиска им приказали прекратить огонь! За это время боевики, конечно, успели перегруппировать силы, укрепиться, а также пополнить ряды новыми солдатами. Поэтому, как только действие моратория завершилось, разгорелись еще более ожесточенные бои.
Захватить Президентский дворец российским солдатам удалось 19 января. Сам Дудаев покинул свою резиденцию накануне, опасаясь плена. Бои в Грозном продолжались еще более месяца, завершившись в конце февраля. Но на этом Чеченская война не закончилась.
Экранизация
Трагедия майкопской бригады легла в основу фильма Александра Невзорова «Чистилище». Полковник Иван Савин на экране стал Виталием Суворовым (Виктор Степанов), а полевой командир Хункар-паша Исрапилов превратился с Дукуза Исрапилова (Дмитрий Нагиев).
С участником штурма Грозного старшим лейтенантом Игорем Григорашенко Невзоров встречался лично, когда снимал документальный фильм «Ад». На следующий день после той беседы Григорашенко погиб. Он послужил прототипом для танкиста Игоря Григоращенко, которого боевики по сюжету распяли на кресте.
Вернуться в Чечню
Грозный — город, существующий в двух измерениях. В первом он тихий и уютный, с маленькими зелеными аллеями, согретыми солнцем панельными многоэтажками, шумными рынками и цветущими клумбами. Во втором — современный и стильный, с идеальными дорогами, новостройками из стекла и бетона, дорогими авто и шикарными ресторанами. Между ними — война, заставившая десятки тысяч людей покинуть свою родину.
Кто-то уехал навсегда. Другие возвращаются в новый Грозный вопреки расстояниям, мнению родственников, наперекор самой судьбе.
Асиль, 25 лет, в Грозном с 2006 года
Мои родители — кумыки. Наша семья жила в кумыкском селе Брагуны, рядом с Тереком, в Гудермесском районе Чечни. Там я родилась и жила до пяти лет. Сразу после моего рождения папа уехал в Белоруссию, где занялся бизнесом.
Потом здесь началась война. Она не коснулась Брагунов, но мы слышали и видели ее, где-то рядом проходили бронетранспортеры. Папа в это время как раз купил квартиру и забрал нас к себе. Так что я не могу считать себя ребенком войны. Меня она не затронула совершенно.
В Белоруссии я прожила пять лет. В Чечне успела проучиться в первом классе, а там меня отправили в садик на подготовительный курс. Пришлось заново идти в первый класс.
Хотя мы и переехали, каждое лето я приезжала к бабушке в Грозный. Как только заканчивался учебный год, я умоляла маму скорее покупать билеты и ехать в Чечню, где меня ждала любимая подруга. Эти летние месяцы были такими беззаботными: не надо никуда спешить, ничего учить. Но ближе к августу я хотела назад, в Белоруссию. Дом для меня был там, а здесь была родина.
Моя мама городская, в Грозном у нее были родственники. Мы часто ходили к ним в гости. Я очень любила город. Первомайская улица, Дудаевский базар, аллея — все это живо в моей памяти.
Помню, как мама плакала, когда после войны мы приехали в город и увидели развалины. Мы ехали в автобусе с «Минутки» к бабушке и смотрели на город в окно. Это было страшно.
Только тогда я поняла, что здесь была война, и плакала вместе с мамой.
Мне нравилось в Белоруссии, но родители решили вернуться в Чечню, где остался дом, и начать бизнес здесь. Это был 2002 год, война уже подошла к концу. Сначала было сложно, и меня посещали мысли о том, что в Белоруссии лучше. Пришлось адаптироваться к чужому менталитету: ведь детство я провела в компании совсем других людей.
После школы поступила в институт в Грозном и стала жить у бабушки. В село ездила только на выходные. С тех пор многое изменилось: бабули не стало, дом продали. Но я все равно остаюсь в Грозном — снимаю квартиру, в которой мы живем вместе с племянницей. Работаю я в городе, и мне удобно находиться здесь в будни. Я городской человек и не хочу жить где-то на окраине.
Катайся и не мерзни!
Что взять с собой на горнолыжный курорт, чтобы покататься на лыжах или сноуборде и получить от этого удовольствие
В нашем селе жили только кумыки, поэтому чеченский я не знаю. Понимаю с трудом, а говорить совсем не могу. Когда поступила в вуз, из-за этого возникали проблемы. На первом курсе — вплоть до драк.
Сложно не реагировать, когда тебе говорят, мол, у вас, кумыков, нет родины, живете у нас в Чечне, уезжайте к себе. Такое говорила молодежь, которая не знает историю.
Я очень обижалась, шла с вопросами к папе, спрашивала, почему у кумыков нет своего государства. Потом успокоилась.
Я и сейчас сталкиваюсь с теми, кто не знает, что кумыки исторически живут в Чечне. Но меня это уже не задевает. Я абсолютно точно могу сказать, что Чечня — моя родина.
Да и кардинальных различий между чеченцами и кумыками нет: обычаи похожи, свадьбы, похороны — все одинаковое. Мы даже больше отличаемся от дагестанских кумыков, чем от чеченцев.
Что до внешности, то многие даже не понимают сразу, что я не чеченка.
Так что здесь, в Чечне, я у себя дома. У меня очень много друзей-чеченцев, а Грозный я уже считаю своим родным городом. Душа у меня на месте только тогда, когда я здесь. Может быть, это передалось от матери.
Вопрос смешанных браков рано или поздно тоже возникает. У нас, кумыков, бывают семьи, в которых такие браки воспринимают нормально. Но не в нашей. Когда я уехала в Грозный учиться, мама боялась, что я могу выйти замуж за чеченца. Так было с моей двоюродной сестрой, так что мы прошли через это. Сейчас мама стала более лояльна, говорит: главное, чтобы муж был мусульманином.
Франческа, 26 лет, в Грозном с 2016 года
Я родилась в Италии, никогда раньше не жила в Чечне и совершенно не знаю язык. Но о Грозном слышала с раннего детства. Когда мама укладывала меня спать, вместо сказок она рассказывала мне про свой родной город. Она умеет рассказывать очень артистично, и мне было легко представить Грозный как счастливый зеленый сказочный город, где люди живут одной большой семьей.
Потом, когда мне было шесть, мама уехала в Москву, а после — в Грозный, потому что бомба попала в родительский дом. Она привезла оттуда видео: мама и еще какие-то родственники ходили по руинам, было видно, что они плакали. Помню, что она плакала и когда вернулась в Италию. Из-за этого мое представление о Грозном стало более контрастным. Сначала он был для меня раем, теперь превратился в ад.
У меня нет родных братьев и сестер, и все, что я знаю о своих корнях, я знаю через маму. Иногда к нам приезжали ее родственники, но все равно я мало знала об обычаях и традициях чеченцев. Я, скорее, больше чувствовала. Мама редко говорила даже на русском, на чеченском вообще никогда.
Когда мне было десять лет, мои родственники из России приехали к нам надолго — почти на четыре месяца. Я много общалась с ними, стала понимать русский язык. Но я не понимала, что они вайнахи. Моя семья достаточно демократичная, так что отличий не чувствовалось. Только одна из моих тетушек носила платок.
Детство я провела в Италии. В Москве впервые побывала в 14 лет, приехала на свадьбу сестры. Переехать в Россию я решила два года назад, в 2014 году. Тогда я училась в Риме, но чувствовала, что нужно что-то менять. Был сложный момент, все навалилось, я чувствовала, что там нечего больше делать. И как раз мама собралась ехать в Москву, вместе с тетей они уговорили меня поехать с ними.
В Москве сначала было очень тяжело, все казалось чужим. Разница между Россией и Италией огромна. Погода другая, люди… Например, у меня телефон с камерой появился очень поздно, там более простые люди, а в России все более прогрессивные. Интернетом мы тоже не слишком интересовались — я даже не знала, как выглядит Грозный.
В Москве я жила в окружении сестер и тетушек. Они очень много рассказывали о чеченской культуре, но есть вещи, которые словами не объяснишь, — их просто чувствуешь. И вскоре я уже первый раз прилетела на две недели в Грозный с сестрой.
Помню, как впервые увидела из окна самолета залитые солнцем горы и большие облака. Тогда я подумала: это и правда рай. Потом мы вышли в город, и я почувствовала, что мое тело весит меньше, как будто здесь другая гравитация. Мне было легче тут ходить, это полностью физическое ощущение.
Первое, что я подумала, — тут очень красивая молодежь. Девушки ухоженные, мужчины все в хорошей физической форме. Видно, что люди следят за собой.
Культурного шока из-за разницы в поведении, в стиле одежды у меня не было. Я уже знала много про ислам, учила арабский язык, у меня было много друзей-мусульман, арабов, да и люди тут чем-то похожи на итальянцев.
Но даже тогда я не думала, что перееду сюда. Тем более не планировала выйти замуж за чеченца. Вообще не думала о замужестве. В семье шутили, что я буду жить с двенадцатью кошками.
А потом я встретила своего человека. Мы не искали друг друга специально, просто друзья сказали, что есть парень, который разговаривает по-итальянски. Он учился какое-то время в Италии, сам из Грозного. Мы начали общаться в интернете. Сперва подружились, а потом поняли, что полюбили друг друга.
На меня никто никогда не давил — не пытались подыскать мне мужа-вайнаха. Наверное, молились об этом втайне, но открыто не говорили. Просто так вышло, что я нашла своего человека и он оказался чеченцем из Грозного. Наверное, это и называется судьба.
У нас не было традиционной истории с предложением, когда приходят старшие и договариваются между собой. Мы с ним сами решили, что нам нужно пожениться. Я работала в Москве, занимала хорошее место, но как раз тогда, когда мы стали думать, как поступить, меня сократили. Все обстоятельства как будто вели меня сюда. Когда я решила выйти за него замуж, я сразу подумала: вот он, мой дом.
Мой муж — современный человек, но мне, как и всем, нужно носить юбку, иногда платок. Честно говоря, я скучаю по джинсам. Порой капризничаю из-за этого, но в целом проблем из-за одежды нет. Никто меня строго не ограничивает.
Я по-особенному чувствую Грозный. Думаю, здесь присутствует что-то естественное, что я не смогу найти нигде в другом месте. Это просто ощущаешь. Может, дело в религии: ведь я никогда не жила в обществе мусульман. Может быть, это сама природа. Так что мне тут хорошо. Приехав сюда, я пережила некую внутреннюю эволюцию и стала спокойнее.
Я много думала о вопросе самоидентификации. В Италии я не ощущала себя полностью итальянкой, не ощущала себя чеченкой и тут. Но когда кто-то говорит плохо о чеченцах, меня это больше трогает, чем когда говорят плохо об итальянцах. Больше всего меня задевает, когда говорят плохо о мусульманах. Поэтому я нашла тут дом, скорее, благодаря религии, чем благодаря принадлежности к нации.
Амина, 28 лет, в Грозном с 2016 года
Я родилась и жила в Грозном до 1999 года, потом из-за войны мы были вынуждены уехать. Во время первой чеченской наша семья тоже надолго покидала Грозный — мы жили у родственников в высокогорном селе.
Ярко помню один день начала января 95-го. Выпал снег, было очень солнечно. Так бывает только в горах. Мы, дети, катались во дворе на санках. Вдруг в небе появились истребители, и я очень испугалась: они летели прямо на нас. Самолеты выпустили залп, прямым попаданием снарядов был уничтожен дом, что стоял на противоположной от нас горе. Он полностью сгорел на наших глазах.
Довоенный город помню больше на уровне эмоций. Я тогда только пошла в первый класс. Мы жили все рядом, собирались всей дружной семьей у дедушки. Неспокойные времена тоже вспоминаю хорошо, по ним есть даже некая ностальгия. Наверное потому, что это время моего детства, пусть и пришедшегося на войну.
Когда в августе 1996 года в городе шли бои, мы прятались в подвале общежития. Как только стрельба затихала, кто-то из соседей бежал к себе в дом, чтобы приготовить еду на всех. Люди делились друг с другом всем чем могли. Не было такого, чтобы каждый был сам за себя, мы все были очень сплоченными.
Во время второй чеченской кампании мы с бабушкой уехали в Москву. Я училась в шестом классе, было решено, что образование буду получать в Москве. К тому же в Москве жил брат, он учился в университете. Родители остались в Грозном, и я приезжала к ним на каникулы.
В 2000 годах здесь было небезопасно, из дома выходили редко, да и некуда было выходить. Инфраструктура отсутствовала, даже через несколько лет после окончания вооруженной кампании люди слушали «оркестр» — где-то всегда бомбили.
Меня всегда тянуло в Грозный, поскольку это мой дом. Просто путь назад затянулся. Осознание, что нужно возвращаться домой, появилось только в этом году. Да и родители уже немолодые, я хочу быть рядом с ними.
Я прожила в Москве много лет. Это огромный мегаполис, где живут миллионы людей и никому, по сути, ни до кого нет дела. В Грозном же ты часть сообщества со своими правилами и нормами, поэтому важно все: что и как ты делаешь, во что ты одет, как ведешь себя. В этом есть свои плюсы, возможно, есть и минусы.
В Москве люди выходят из своих домов, втыкают в уши наушники, идут по своим делам, и их совершенно не волнует мнение окружающих. В Грозном все иначе — в любой момент к тебе может кто-то обратиться. Твой дом продолжается и за воротами.
Это накладывает определенную ответственность на человека, но меня это не смущает.
Москву я люблю, но в Грозном все более размеренно, время течет медленнее. Родные, друзья, близкие — все в пределах досягаемости, что для меня очень важно. Здесь люди не оторваны друг от друга, не разделены расстояниями, трафиками, бешеным ритмом жизни. В Москве даже у неработающего человека нет времени.
Работа — это отдельная тема. Я три года проработала в суде в Москве, это были очень напряженные годы. Практически ни на что, кроме работы, времени не оставалось. В Грозном я продолжаю работать в судебной системе.
Я говорю на родном языке и понимаю его, но какие-то слова употребляю на русском. В работе мне это не мешает — язык судопроизводства в стране русский. Что же касается внешнего вида, то для меня ничего не изменилось: в Москве у меня был тот же дресс-код, что и здесь, и я вполне комфортно себя чувствую.
Многие жители Грозного были вынуждены покинуть город, в том числе и мои родственники. Но все, кто родился в Грозном, стараются приехать сюда хотя бы на короткий период — это как глоток свежего воздуха, как подзарядка, после которой ты можешь жить дальше. Когда я подолгу не бывала здесь, я чувствовала грусть и тоску по дому. Я знаю, что многие грозненцы испытывают те же чувства.
Дарья, 26 лет, в Грозном с 2007 года
Я родилась в центре Грозного. Моя мама русская, папа чеченец. В 1995 году, во время войны, мы с мамой переехали в Екатеринбург.
Остальные родственники: тети, бабушки, папа, братья — все остались в Чечне. Большинство жили в том же доме и не покидали его, даже когда в него попал снаряд.
Прятались в подвале, так и оставались там до окончания войны. Дом потом восстановили, и сейчас я живу там же, где родилась.
Мы очень долго не могли связаться со своей семьей — письма не доходили до адресата. Тогда мама написала в передачу «Жди меня». В 2004 году мы попали на телевидение, там и нашли нашу бабушку. С тех пор я стала приезжать в Грозный на лето, хотя жить тут не думала — Екатеринбург был мне ближе, я там выросла.
В 2007 году я приехала сюда на лето и осталась насовсем. Мама трагически погибла, и у меня просто не было выбора. Сначала я не знала языка. Мы с бабушкой по маминой стороне были как два сурка — вокруг нас говорили на чеченском, но мы ничего не понимали. Моя бабушка русская, всю жизнь прожила в Грозном, но почему-то так и не выучила язык.
Я совсем не жалею, что переехала сюда. Мне здесь комфортно, теперь я чувствую себя неспокойно, когда покидаю Чечню. Я очень люблю свой дом, я самый настоящий патриот, не хочу выезжать отсюда даже на пару дней. Сейчас я разговариваю по-чеченски, понимаю речь, проблем с этим у меня никаких нет.
Хотя говорят, что русским после войны тут было некомфортно, на мне это никак не сказалось. Я первый раз приехала сюда в 14 лет и никакого негативного отношения не чувствовала. Наверное, сыграло роль и то, что в нашем квартале жили все те же семьи, что и до войны, все люди знали друг друга.
Межнациональной розни у нас не было до войны, нет и сейчас. Многих моя бабушка воспитала, многим помогала. Белыми воронами мы себя не чувствовали. Никто никогда не тыкал в меня пальцем.
Разговоры, что чеченцы женятся только на чеченках, — это стереотип. Я знаю много пар, где жена русская. Вопрос религии более важен, когда речь идет о создании семьи.
Я довольна жизнью здесь, мне не хотелось бы ничего менять, хотя родственники звали меня за границу. Да и папа хотел, чтобы я уехала жить к тете, получила образование за рубежом. Но я не хочу. Тут я чувствую тепло, которое бывает только дома. Мне спокойно, потому что я не в гостях, а на родине.
Екатерина Нерозникова
Русский солдат Александр Воронцов просидел в яме в Чечне 5 лет
Саша был в чеченском плену — 5 лет; два года его – НЕ КОРМИЛИ; испытывали на нем приемы рукопашного боя; его несколько раз — РАССТРЕЛИВАЛИ, стреляли почти в упор, но так и – НЕ СМОГЛИ расстрелять!!!
В 1995 году — первая чеченская война. Я, подполковник Антоний Маньшин, был командиром штурмовой группы, а соседняя, вторая штурмовая группа была названа именем героя России Артура, моего друга, который погиб в Грозненских боях, накрыв собой раненого солдата: солдат выжил, а он погиб от 25 пулевых ранений.
В марте 1995 года штурмовая группа Артура из 30 бойцов на трех БРДМ-ах выполняла штабной рейд по блокированию групп боевиков во Введенском ущелье. Есть там такое место Ханчелак, что переводиться с чеченского — как мертвое ущелье, там нашу группу поджидала засада.
Засада — это верная смерть: головная и замыкающая машины подбиваются, и тебя методически расстреливают с высоток. Группа, попавшая в засаду, живет максимум 20-25 минут – потом остаётся братская могила.
По радиостанции запросили помощь с воздуха вертолетов огненной поддержки, подняли мою штурмовую группу, мы прибыли на место через 15 минут.
Управляемыми ракетами воздух-земля уничтожили огневые позиции на высотках, к нашему удивлению группа уцелела, только недосчитались Саши Воронцова. Он был снайпером и сидел на головной машине, на БРДМ-е и взрывной волной его сбросило в ущелье метров 40-50 глубиной.
Стали его искать, не нашли. Уже стемнело. Нашли кровь на камнях, а его не было. Случилось худшее, он контуженный попал в плен к чеченцам.
Мы по горячим следам создали поисково-спасательную группу, трое суток лазили по горам, даже в контролируемые населенные пункты боевиков ночью входили, но так Сашу и не нашли. Списали, как без вести пропавшего, потом представили к ордену мужества.
Но вы, представляете, проходит 5 лет. Начало 2000 года, штурм Шатоя, в Артурском ущелье в Шатойском районе есть населенный пункт Итум-Кале, при блокировке его нам мирные жители сообщили, что у них в зиндане (в яме) сидит наш спецназовец уже 5 лет.
Надо сказать, что 1 день в плену у чеченских бандитов — это ад. А тут — 5 лет. Мы бегом туда, уже смеркалось. Фарами от БМП осветили местность. Видим яму 3 на 3 и 7 метров глубиной. Лесенку спустили, поднимаем, а там живые мощи. Человек шатается, падает на колени и я по глазам узнал Сашу Воронцова. 5 лет его не видел, но узнал.
Он весь в бороде, камуфляж на нем разложился. Он был в мешковине, прогрыз дырку для рук, и так в ней грелся. В этой яме он испражнялся и там жил, спал, его вытаскивали раз в два-три дня на работу, оборудовать огневые позиции чеченцам.
На нем вживую чеченцы тренировались, испытывали — приемы рукопашного боя, то есть ножом тебя — в сердце бьют, а ты должен удар отбить. У нас в спецназе подготовка у ребят хорошая, но он изможденный, никаких сил у него не было, он, конечно промахивался — все руки у него были изрезаны.
Он перед нами на колени падает, и говорить не может, плачет и смеется. Потом говорит: “Ребята, я вас 5 лет ждал, родненькие мои.” Мы его в охапку, баньку ему истопили, одели его. И вот он нам рассказал, что с ним было за эти 5 лет.
Вот мы сидели неделю с ним, соберемся за трапезой, обеспечение хорошее было, а он кусочек хлеба мусолит часами и ест тихонечко. У него все вкусовые качества за 5 лет атрофировались. Рассказал, что его 2 года вообще — не кормили.
История Александра Воронцова в пересказе иеромонаха Михаила
Спрашиваю: ”Как ты жил-то?” А он: “Представляешь, командир, Крестик целовал, крестился, молился, — брал глину, скатывал в катышки, крестил её, — и ел. Зимой снег — ел”. “Ну и как?”–– спрашиваю. А он говорит: ”Ты знаешь, эти катышки глиняные были для меня вкуснее, чем домашний пирог. Благословенные катышки снега были — слаще меда”.
Его 5 раз — расстреливали на Пасху. Чтобы он не убежал, ему — перерезали сухожилия на ногах, он стоять — не мог. Вот ставят его к скалам, он на коленях стоит, а в 15-20 метров от него, несколько человек с автоматами, которые должны его расстрелять.
Говорят: “Молись своему Богу, если Бог есть, то пусть Он тебя спасет”. А он так молился, у меня всегда в ушах его молитва, как простая русская душа: “Господи Иисусе, мой Сладчайший, Христе мой Предивный, если Тебе сегодня будет угодно, я ещё поживу немножко”.
Глаза закрывает и крестится. Они спусковой крючок снимают — осечка. И так дважды — выстрела НЕ ПРОИСХОДИТ. Передвигают затворную раму — НЕТ выстрела. Меняют спарки магазинов, выстрела — опять не происходит, автоматы — МЕНЯЮТ, выстрела все равно – НЕ ПРОИСХОДИТ.
Подходят и говорят: “Крест сними”. Расстрелять его – НЕ МОГУТ, потому что Крест висит на нем. А он говорит: “Не я этот Крест надел, а священник в таинстве Крещения. Я снимать — не буду”.
У них руки тянуться — Крест сорвать, а в полуметре от его — тела их СКРЮЧИВАЕТ Благодать Святого Духа и они скорченные — ПАДАЮТ на землю. Избивают его прикладами автоматов и бросают его в яму.
Вот так два раза пули — не вылетали из канала ствола, а остальные вылетали и всё — МИМО него летели. Почти в упор – НЕ МОГЛИ расстрелять, его только камешками посекает от рикошета и всё.
И так оно бывает в жизни. Последний мой командир, герой России Шадрин говорил: “Жизнь странная, прекрасная и удивительная штука”.
В Сашу влюбилась девушка чеченка, она его на много моложе, ей было 16 лет, то тайна души. Она на третий год в яму по ночам носила ему козье молоко, на веревочки ему спускала, и так она его выходила.
Её ночью родители ловили на месте происшествия, пороли до смерти, запирали в чулан. Звали её Ассель. Я был в том чулане, там жутко холодно, даже летом, там крошечное окошко и дверь с амбарным замком. Связывали её.
Она умудрялась за ночь разгрызать веревки, разбирала окошко, вылезала, доила козочку и носила ему молоко.
Он Ассель забрал с собой. Она крестилась с именем Анна, они повенчались, у них родилось двое деточек, Кирилл и Машенька. Семья прекрасная. Вот встретились мы с ним в Пскова — Печерском монастыре. Обнялись, оба плачем. Он мне всё рассказывает. Я его к старцу Адриану повел, а там народ не пускает.
Говорю им: “Братья и сестры, мой солдат, он в Чечне в яме 5 лет просидел. Пустите Христа ради”. Они все на колени встали, говорят: “Иди, сынок”. Прошло минут 40. Выходит с улыбкой Саша от старца Адриана и говорит: “Ничего не помню, как будто — с Солнышком беседовал!” А в ладони у него ключи от дома.
Батюшка им дом подарил, который от одной старой монахини монастырю отошел.
А самое главное, мне Саша при расставании сказал, когда я его спросил, как же он всё это пережил: “Я два года пока сидел в яме плакал так, что вся глина подо мной мокрая от слез была. Я смотрел на звездное чеченское небо в воронку зиндана и ИСКАЛ — моего Спасителя. Я рыдал как младенец, ИСКАЛ — моего Бога”. “А дальше?”- Спросил я. “А дальше — я купаюсь в Его объятиях”, — ответил Саша.
Источник: diveevo.ru
Расцвет российских СМИ
«Канун третьей годовщины независимости Чечни, которую отмечают сегодня в Грозном, ознаменовался самыми кровавыми за всю недолгую историю республики событиями, — писал журналист Юрий Голотюк в газете «Сегодня» 6 сентября 1994 года.
— В результате ожесточенных боев преданные Джохару Дудаеву войска захватили вчера город Аргун (около 20 км к востоку от Грозного), выбив оттуда вооруженные формирования оппозиции.
Президент Чечни бросил на штурм мятежного города тяжелую технику Министр обороны РФ Павел Грачев вчера официально заверил журналистов в том, что российской армией в этой связи предпринимаются самые серьезные меры.
В частности, несколько частей и подразделений Северо-кавказского военного округа приведены в высшую степень боевой готовности».[note]Голотюк, Юрий. «Кровавая годовщина независимости». «Сегодня», 6 сентября 1994.[/note]
Так начиналась война. В середине декабря Москва ввела в Чечню войска, а 31 декабря 1994 года начался штурм Грозного.
«Первая чеченская» изменила судьбы многих людей. Судьба майора Измайлова, — Вячеслава Яковлевича Измайлова, — ставшего журналистом «Новой газеты», — настолько удивительна, что вряд ли могла приключиться с ним где-нибудь еще, кроме России, и когда-либо еще, кроме как в девяностые.
В интервью специально для проекта YeltsinMedia он рассказал о том, как он, военный, пришел к тому, чтобы отговаривать гражданских от службы в армии, как стал сначала героем, а потом и автором газетных публикаций, как спасал заложников из чеченского плена (точное количество которых не знает), а также о том, что он про все это думал.
Фото Анны Артемьевой/ «Новая газета».
— У вас совершенно невероятная судьба как журналиста, потому что вы были изначально военным человеком, а потом перешли в гражданские лица. Вы стали журналистом, при этом спасли невероятное количество людей. Как произошел этот переход?
— Я прошел Афганистан, до конца 1991-го служил в Германии, был заместителем командира артиллерийского дивизиона. В Германии я получал более 1000 марок, это чуть меньше 1000 долларов.
Жил при этом в красивейшем городе Германии, в Шверине, недалеко от Ростока и от сегодняшнего Гамбурга. Это город с множеством озер, с красивым, сказочным старинным замком… Было тяжело — учения и так далее, но для семьи, жены и дочки, было материальное благополучие.
При этом постоянно было это ощущение: тебе — хорошо, а твоим родным — маме, сестрам, в Союзе тяжело.
В ноябре 1991 года меня отправили в Союз, куда я, в общем-то, и хотел. Отправили в Московский военный округ, а — это Москва, Московская область, еще 19 областей вокруг Москвы и Новая Земля. Месяца три продержали за штатом, потом предложили военкомат в подмосковном городе Жуковский.
И с 1992 по 95-й год я служил в военкомате. Особенно было трудно первый год, когда пришлось снимать вместе с семьей дачу под Москвой и заплатить за нее все, что я заработал в Германии.
Меня хватило на год, на второй год уже не хватало, но, слава богу, через год и месяц я получил квартиру в Жуковском, и мы в нее переехали.
Служба моя в военкомате была далекой от строевой, далекой от армии. Это призыв 18-летних. А куда их призывать? Советский Союз развалился. Союзные республики стали другими государствами. Между Арменией и Азербайджаном началась война, и солдат там бросали.
И я стал не столько заниматься призывом, сколько — поисками ребят, которые бежали от войны. В армии было просто невозможно. Посылаешь призывника даже в элитные части, а его там избивают. И убить могли. Мне приходилось всеми этими вопросами заниматься.
Я думал: несколько лет прослужу, а потом по льготам уйду на пенсию. Думал, в 20 лет выслуги я уйду.
Мне возраста еще не хватало до пенсии, но, так как я служил в Афганистане (год за три там шел) и на Дальнем Востоке, в Амурской области (год за полтора), у меня уже набирались года, чтобы вскоре выйти на пенсию. Я думал, что уйду, потому что это преступление — служить здесь.
Никому не говоря, поступил в Институт международного права и экономики, где учился на юриста. И думал: за 2,5 года пятилетний курс пройду, сдам экзамены и буду где-нибудь адвокатом или юристом…
Но настал декабрь 1994 года, когда началась война в Чечне. Это было безумие для меня, хотя другие говорили: «Мы их поставим на место». Я сам — родом из Дагестана, мой лучший друг со времен срочной службы в армии был чеченцем.
Я понимал, что это безумие, потому что превратиться в одночасье из коммунистов, комсомольцев и пионеров в боевиков невозможно. Невозможно превратиться в боевиков из офицеров и генералов Советской армии.
Надо было найти общий язык, но его не искали…
И вот я стал в местной газете в Жуковском писать о своем отношении к этой войне. И одна из моих статей попала к Валентине Семеновне Тихомировой, которая работала в «Новой газете».
Она меня знала, потому что у нее сын был призывник, и в 1992 году она еще ко мне обратилась с вопросом, как спасти сына от армии.
И я, единственный «афганец» в жуковском военкомате, ей посоветовал прямо: вам 54 года, дотяните до 55 и разведитесь с мужем, потому что муж — ее ровесник. Станете пенсионеркой, и ваш сын получит возможность не служить.
После этих статей она мне предложила: вы не могли бы написать для «Новой газеты»? А я же не журналист, как я могу писать? Но она отобрала один мой текст, и этот текст был напечатан в «Новой газете». А потом она попросила меня дать интервью Зое Ерошок.
Тогда, в 1995 году уже шла война в Чечне, а я вел себя просто внаглую, не собирался никого призывать, призывать этих ребят в армию — невозможно, это убийство. Офицеру тогда можно было брать 10 суток, по семейным обстоятельствам, причем — сколько угодно раз, и я брал эти 10 суток и валял дурака. Думал: надо отойти от этого преступления.
И вот Зоя опубликовала свой текст, двухполосный или больше, и он назывался так: «Майор Измайлов: не хочу призывать в эту армию».
После этой статьи меня вызвали в областной военкомат (это на площади Революции в Москве), и стали демократично ставить на место. Демократичное же время было.
А я тогда в Чечню не собирался, но после этого сказал, что поеду.
Я понимал, что еду туда не воевать, а учить солдат и офицеров, как нужно относиться к мирному населению, потому что я видел — очень много грязи было. Отправил в Израиль жену и дочку, а сам остался.
В это же время произошло одно ЧП: погиб мой призывник, первый погибший в Чечне солдатик, который отслужил полгода, — Паша Голенко, 18 лет ему было. Гроб привезли два офицера, боялись, что их побьют, я их взял к себе домой.
Но бить их было некому, потому что мать Паши, Людмила Анатольевна Голенко, воспитывала двоих детей без мужа, одна, и младшему было 10 лет, а старшему 18. Я Пашу похоронил. И сказал, что этим преступлением я больше заниматься не буду.
Лучше уж самому идти туда, куда посылают моих призывников.
А на поминках произошел еще один случай. Выступали школьные учителя Паши, его сокурсник, который учился в Жуковском авиационном техникуме. И все к этим двум лейтенантикам, которые привезли гроб, доброжелательно относились.
Хотели накормить-напоить, внимание уделяли. Они напились, и один из них так расчувствовался, что подходит ко мне и говорит: «Товарищ майор, я вернусь в Чечню и там погибну, но я очень хочу, чтобы вы похоронили меня».
Я понял, что второго гроба уже не перенесу.
После моей публикации в «Новой газете» на меня вышла еще и программа «Взгляд», Саша Любимов сказал мне, чтобы я выступил во «Взгляде». Я ответил, что если я выступлю, то все поймут, зачем я еду в Чечню, и меня не отправят туда. Давайте, говорю, я несколько месяцев прослужу и тогда дам любое интервью. Но Саша через день опять позвонил.
Вам, сказал, гарантии генерал-полковника Семенова (а это — командующий сухопутными войсками России) подойдут? Подойдут. И 24 октября 1995 года я выступил во «Взгляде», а уже через три дня был приказ Семенова о командировании меня в Чечню. (Майор Измайлов датирует эту программу октябрем, а телекомпания «ВиD», выложившая видематериал в сеть — ноябрем.
— Н.Р.)
И вот я уехал в Чечню. Мне на выбор давали разные должности, но мне было абсолютно все равно. Кем назначите, тем и буду. Я знал, что не буду работать на любой должности, а буду делать то, что я считаю нужным.
И вот я стал офицером управления отдельной 205-й бригады, которая находилась в Чечне. А после этой программы «Взгляд» ко мне начальство в Чечне стало относиться настороженно. Это повысило мой статус, мол, лучше бы его не трогать.
И стал я через некоторое время делать, что хочу. Что хотел, то и делал.
— А что значила ваша должность?
— Чем конкретно я должен был заниматься? На такую должность меня поставили смешную: офицер по государственной подготовке.
Государства нет, отношение государства к своему собственному народу — ужасное, а ты должен быть офицером по государственной подготовке, то есть политику государства пропагандировать в массы.
В Советской армии был пропагандист, а здесь — вот такая интересная новая должность. Конечно, я этого ничего не делал, но должность у меня была.
— То есть как бывший советский политрук?
— Ну да, это одна из разновидностей, — политическая работа в армии.
— У вас было какое-то специальное образование для этого? Как так получилось, что вы этим стали заниматься?
— Я закончил военно-политическое училище в Новосибирске, служил заместителем командира роты, батальона по политической части. В Афганистане тоже был заместителем командира батальона по политической части. Но я никогда не был пропагандистом.
И вот поставили меня на эту должность. Непосредственно личного подчиненного состава у тебя нет, но ты как бы пропагандируешь политику партии для подчиненных — солдат и офицеров в Чечне.
А что можно было там пропагандировать? Политика Ельцина, когда он понял, что все ужасно, что в основном погибает мирное население, дети, была такая: ни мира, ни войны. Как лозунг Троцкого. А военные не знали толком, что делать.
Воюешь — тебя критикуют, не воюешь — погибаешь, а боевики начинают активизироваться. В Чечне была каша, и вот эту кашу я должен был пропагандировать. Конечно, я этого не делал.
Буквально через месяц-два моей службы в Чечне, подоспели Саша Любимов и Дима Муратов. Они приехали в феврале 1996 года снимать программу «Взгляд».
Вместе с ними Макаревич приехал, группа «Чайф», — это все одна команда была. И их поручили мне, и я организовал эту программу «Взгляд».
Вызвал всех тех солдат, сирот, у которых не было родителей, которых некому было защитить, всех офицеров, которых я хорошо знал…
Программа вышла 23 февраля и понравилась, с одной стороны, военным, а с другой — боевикам. Это было не последнее мое выступление во «Взгляде», их было несколько. Мой авторитет еще более вырос.
Когда начались боевые действия, меня направили забирать трупы, договориться об этом с боевиками, хотя я их не знал и впервые видел, но в меня не стреляли потому, что они видели мои выступления. Они знали меня и говорили мне: «Мы знаем вас, вы — майор Измайлов, вы хорошо относитесь к своим солдатам». Чеченцев послали туда, гаишников посылали, — им не давали боевики трупов, а мне давали.
«Пора говорить правду»: Рамзан Кадыров о ботлихских событиях и имаме Шамиле
В этом году исполняется 20 лет с начала ботлихских событий. 7 августа 1999 года вооруженные террористы вторглись на территорию Республики Дагестан. По замыслу террористов, на территории Чечни и Дагестана планировалось создание Исламского государства.
В канун годовщины трагических событий Глава ЧР Рамзан Кадыров поделился с ИА «Чечня Сегодня» подробностями событий двадцатилетней давности.
– Рамзан Ахматович, у народов Чечни и Дагестана исторически сложная судьба, есть события, которые можно интерпретировать по-разному. Одно из них – нападение на Дагестан в августе 1999 года.
Вы неоднократно заявляли и уже доказали всеми миру, что ваххабизм пришел в Чечню извне, но, тем не менее есть те, кто организаторов нападения тогда называет «вооруженным вторжением чеченских террористов».
– Двадцать лет назад начались ботлихские события. Первым был отряд дагестанского идеолога ваххабизма Багаутдина Кебедова «Исламская армия Кавказа» численностью до 1200 человек, состоящий из жителей РД. Следом шла «Дагестанская повстанческая армия имама» дагестанца Магомеда Тагаева.
Третий отряд, состоящий из арабов, узбеков, таджиков, жителей регионов России подчинялся арабскому террористу Хаттабу, подготовленному ЦРУ. В составе этой банды находилась группа Раппани Халилова из Буйнакска. Тагаев 11 августа 1999 года подписал декларацию о «Восстановлении исламского государства Дагестан».
На всем пути дорога отлично видна с воздуха, но боевики спокойно добрались до Дагестана. Граница была полностью открыта. Десятого августа исламская Шура Дагестана объявила о создании исламского государства. Операция против террористов продолжалась с 11 по 24 августа. В ходе нее лидеры боевиков не пострадали. Шамиль Басаев провел в Ботлихском районе 2 дня.
Вернувшись в Грозный, ежедневно общался с журналистами в офисе Удугова на Башировке. На второй день к нему из Москвы прилетел Гейдар Джемаль. Наедине они говорили более 4-х часов.
– Из всего вышесказанного Вами возникает один вопрос: можно ли было это предотвратить? Складывается впечатление, что нападение на Ботлих было спланировано далеко за пределами Чечни, и, судя по тому, сколько дагестанцев участвовало в нем, – сложно представить, что об этом не знали в самом Дагестане.
– О готовящемся вторжении задолго говорила каждая торговка на Хасавюртовском рынке. Но бандитам удалось доехать до Ботлихского района, не понеся на узкой дороге практически никаких потерь. По той же дороге вернулись обратно.
После похода в Дагестан эмир Хаттаб дал интервью российским и иностранным журналистам в своем доме – штабе, расположенном в Ведено по адресу улица Шерипова, 3.
Здесь постоянно жили более 35 жителей Дагестана, не считая его жену – дагестанку, детей, мать и родственников жены, а также арабов. Он открыто говорил, что скоро состоится поход в Дагестан через Новолакский и Хасавюртовские районы.
Однако, граница между Чечней и РД опять не была прикрыта, боевики почти беспрепятственно вошли в Дагестан.За это даже один известный генерал-полковник в первые же дни был снят с командования операцией против террористов на этом направлении.
– Тем временем в Чечне нападение на соседний Дагестан не поддержали, и первым, кто выступил с резким осуждением был Ваш отец – первый Президент ЧР Ахмат-Хаджи Кадыров…
– Мой отец, первый Президент ЧР, Герой России Ахмат-Хаджи Кадыров, будучи муфтием, а не политиком или военным человеком, рискуя собственной жизнью, четко, ясно и решительно осудил авантюру Хаттаба, Кебедова, Тагаева и других главарей вторжения.
И в последующем внёс известный всему миру вклад в уничтожение международного терроризма в Чечне и на всём Северном Кавказе. Именно следуя его путём, эта проблема полностью решена. Кстати, Чечня по всеобщему признанию единственная территория в мире, где это удалось сделать. Да, прошло 20 лет.
Все это время мы в Чечне продолжаем осуждать вторжение в Дагестан. В то же время, все 20 лет мы слышим одно и то же! Якобы «чеченские террористы напали на Дагестан». И ни одного слова о том, что первыми шли отряды Кебедова и Тагаева, состоящие исключительно из жителей Дагестана, третьим отрядом командовал террорист Хаттаб.
Одним из влиятельных командиров являлся Раппани Халилов, женатый на сестре жены Хаттаба – Фатимы Бидаговой из Карамахи. В последующем Раппани неоднократно совершал нападения на села Ножай-Юртовского района Чечни, организовал более ста терактов, включая взрыв в Каспийске 9 мая 2002 года.
Кебедов, Тагаев, Адалло Алиев, Хаджимурат Ибрагимбейли (Баку, Москва), Юрий Шанибов (Нальчик) и днем и ночью призывали Чечню встать с оружием против России. Кебедов распространил ваххабизм в Чечне.
— Чечня и чеченский народ стали жертвой ваххабитской и террористической агрессии! А как вы оцениваете роль в этих событиях дагестанских ополченцев?
— В целом простые дагестанцы показали, что им не нужна эта авантюра и с оружием в руках встали на защиту своих сёл и земель. Были среди них и героически погибшие. Это имело большое психологическое и моральное значение.
Участники противостояния террористам заслуживают уважения,но, конечно, перелом в события внесли армия, внутренние войска, авиация, артиллерия, спецназ. Историческое значение имело то, что Владимир Путин лично посетил район событий, хотя это было опасно для жизни, и дал понять, что время, когда ваххабизм и терроризм создавали свои анклавы, прошло.
Если помните, до этого в одном из районов Дагестана существовал целый ваххабистский анклав, где населённые пункты жили по своим законам, возвели на въездах блок-посты. Приезд Владимира Путина способствовал и тому, что дагестанский народ понял, что получит решительную поддержку федерального центра.
Ведь до этого в самом Дагестане ваххабисты чувствовали себя вполне комфортно, фактически против этого зла ничего не делалось. Более того, ваххабизм экспортировали в Чечне Кебедов, Тагаев, Алиев и другие. А сотни и тысячи террористов проникали к нам через территорию Дагестана из сопредельных государств, а также Ближнего Востока, Европы, Азии.
А что касается Ботлихских событий, то Кебедов, Тагаев и Алиев утверждали, что дагестанский народ ждёт отряды с распростертыми объятиями. Именно они повели отряды террористов. Но дагестанцы продемонстрировали, что никого не звали и не намерены их пустить на свою землю.
– Говоря об исторически сложных событиях, не могу не спросить о Вашем отношении к одной легендарной личности – имаме Шамиле. На Ваш взгляд, какова роль дагестанского имама в истории чеченского народа?
– В 1840 году имам Дагестана Шамиль со своим отрядом из 400 человек прибыл в Чечню. Восьмого марта в Урус-Мартане провозгласил себя имамом Чечни и Дагестана.
С этого дня в течение последующих 20 лет не осталось ни одного села, не сожженного несколько раз, жители Чечни вынуждены были уходить в горы, женщины, дети и старики умирали от холода и голода.
Имам Шамиль приказывал казнить любого чеченца, который говорил о мире с Россией, сжигал населенные пункты, заставлял старейшин приносить клятву на Коране, что народ будет вести войну против России. В апреле 1859 года имам Шамиль перебрался из Ведено в Гуниб.
Через четыре месяца 26 августа 1859 года имам с почетом сдался России. За годы пребывания Шамиля в Чечне численность чеченского народа сократилась более чем в два раза, а количество мужчин уменьшилось на 70%.
– Что Вы думаете о судьбе имама Шамиля после того, как он сдался? Говорят, что он выразил сожаление, что так долго боролся с «белым царем».
– А как сложилась судьба Шамиля? Три раза встречался с императором, с императрицей, был на свадьбе цесаревича Александра. Имам, заставлявший чеченских старейшин клясться на Коране, сам вместе с двумя сыновьями 26 августа 1866 года торжественно поклялся в верноподданичестве России, а 30 августа 1869 года император возвел его в потомственное дворянство.
Приведший чеченский народ к жесточайшей трагедии человек, сам дал клятву верности России в обмен на титул дворянина. Авантюра компании «Хаттаб и Ко» продолжалась две недели, а действия Шамиля способствовали уничтожению больше половины чеченского народа и сожжению всей Чечни на протяжении 20 лет и за это стал российским дворянином.
Пора говорить правду, ибо ложь порождает новую ложь и не бывает этому конца.
Мы уважаем память Шамиля, как духовного лица, но есть желание знать, почему он, будучи в Чечне, 19 лет воевал с Россией, провоцируя уничтожение народа и Чечни, а вернувшись в Дагестан, через четыре месяца сдался России и стал дворянином? Что это, если не террор против Чечни и чеченского народа, осознанный или нет? Или двойные стандарты зародились еще в 19 веке?
- — Спасибо, Рамзан Ахматович, за то, что согласились на интервью и за то, что ответили на наши вопросы!
- Беседовала Мадина Хамидова
- * ИГ — запрещённая в России террористическая группировка
При копировании материалов ссылка на сайт обязательна
Загрузка...
